Тема предательства многотрудной деятельностью генерала Павлова на ниве саботажа отнюдь не исчерпывается. В военных мемуарах мы можем найти очень много странных фактов и фактиков.
Вот, например, воспоминания маршала Рокоссовского (КОВО):
„Последовавшие… из штаба округа распоряжение войскам о высылке артиллерии на артполигоны, находившиеся в приграничной зоне, и другие нелепые в той обстановке распоряжения вызывали полное недоумение.
Нашему корпусу удалось отстоять свою артиллерию, доказав возможность отработки артиллерийских упражнений в расположении корпуса, и это спасло нас в будущем“.
С этими широко известными воспоминаниями перекликается вообще никому не известный комментарий в интернете:
„Мой покойный ныне дядя рассказывал, что в начале сороковых их дивизион 76 мм гаубиц стоял недалеко от Бреста, и в самый канун войны они получили приказ разобрать все пушки, упаковать в ящики и отправить на склад, т. е. остались они с голыми руками“.
„Нелепые“ распоряжения – это маршал, мягко говорит, вуалирует. Какие же они нелепые? В той обстановке это распоряжения вполне осмысленные и разумные. Вот только цель у них другая – не дать отпор врагу, а, наоборот, предельно облегчить ему проникновение на советскую территорию. Таких действий, очень похожих на саботаж, в предвоенные дни было больше чем достаточно.
Вот, например: в ходе подготовки к войне в 28-й стрелковый корпус ЗапОВО с окружных складов привезли артиллерийские снаряды, не приведенные в боевую готовность. Дело в том, что снаряды и взрыватели к ним хранятся отдельно, и лишь перед стрельбой их снаряжают – то есть привинчивают взрыватели. Так вот, взрыватели оказались недовернуты. Снаряды при стрельбе не взрывались, а внешне выглядели, как нормальные. Большинство минометных мин не имели взрывателей вовсе.
А вот Прибалтийский округ, полк тяжелой артиллерии 16-го стрелкового корпуса 11-й армии. То ли 19-го, то ли 20 июня туда прибыла комиссия из штаба округа. Возглавлявший ее генерал приказал снять с пушек прицелы и сдать их для проверки в окружную мастерскую в Риге, за 300 километров от расположения части. Правда, командир полка после отъезда комиссии распоряжение не выполнил. А в гаубичном артполку 75-й дивизии все той же 4-й армии (ЗапОВО) 19 июня были увезены в Минск на поверку все оптические приборы, вплоть до стереотруб. Естественно, к 22 июня их назад не вернули. А еще генерал, приехавший к артиллеристам ПрибОВО, разрешил комсоставу частей в выходные съездить в Каунас, к семьям.
Интереснейшая история случилась с ПВО все того же Западного округа. Исследователь Д. Егоров в своей книге „Разгром Западного фронта“ приводит свидетельство генерал-лейтенанта Стрельбицкого, который в 1941 году был командиром 8-й противотанковой бригады. Немецкие летчики в небе над Лидой вели себя странно. Они бомбили, как на учебе, совершенно не опасаясь зенитного огня – а зенитки молчали. Полковнику Стрельбицкому командир дивизиона ответил, что накануне ему пришел приказ: „На провокацию не поддаваться, огонь по самолетам не открывать“. Зенитчики начали стрелять, лишь когда к ним явился полковник с пистолетом в руке. Тут же были подбиты четыре машины, и вот теперь самое интересное. Три пленных немецких летчика заявили: они знали о запрете для ПВО открывать огонь.
А уж что у наших летчиков творилось…
Надо сказать, творцы советского исторического мифа смутно чувствовали, что с летчиками что-то не связывается. Если пехота, не приведенная в боевую готовность, просто не успевала занять позиции, то летчики-то, даже получив директиву в 2 часа ночи, успевали. Им-то надо было только взлететь – и они уже покинули стационарные аэродромы. Их там нет, и бомбить нечего.
Любопытная попытка объяснить это несоответствие были сделана в фильме Озерова „Битва за Москву“. Там самолеты не смогли дать отпор врагу потому, что… НКВД затеял бетонирование взлетных полос! Действительно, такие работы на части аэродромов проводились – но как они касались авиации того времени? Большая часть советских самолетов взлетала по-простому, с земли. На полевых аэродромах вообще взлетных полос не было – маскировка. Это не аэродром, не аэродром, это луг, тут травку косят колхозники…
Так почему пункт директивы № 1 касательно переброски самолетов на полевые аэродромы (раньше этого делать было нельзя – немецкие разведчики бы выследили, нанесли на карту и ударили) был выполнен только в Одесском военном округе? Там авиационный начальник пытался было рыпнуться, что ночной перелет опасен, не подождать ли нам до утра – но на него цыкнули, он перевел своих соколов и… остался в живых. Остальным командующим ВВС повезло меньше, и еще меньше повезло их авиачастям: немцы в первые же часы войны подвергли массированным бомбовым ударом все доступные им постоянные аэродромы. Летунов не только не перевели оттуда – их даже не предупредили о возможном начале войны.
Маршал авиации Голованов в своих мемуарах вспоминает прелюбопытнейшие вещи. Его полк стоял в глубоком тылу, под Смоленском. Обстановка в округе была настолько мирной, что Голованов, получив сообщение о начавшейся войне, ему… не поверил. Директивы в последнюю предвоенную ночь их полку не присылали, она касалась приграничных частей. Накануне, в три часа утра 21 июня, полк провел учебную тревогу. На следующий день был объявлен выходной, субботним вечером в клубе устроили танцы. Голованов ушел домой, взял книгу и читал до рассвета. Собрался уже было лечь спать, но тут зазвонил телефон.
„…Я поднял трубку и услышал из Минска взволнованный голос дежурного по округу: